НИНА

Вообще, выдуманная история, подобное не имело место быть. Все совпадения с действительностью случайны.

Марку посвящаю.

Каких только сюрпризов не преподносит нам, большая шалунишка, в простонародье именуемая Её Величеством Судьбой! То в общественном транспорте с её отмашки у кого — то изымается кошелёк, то сердечный приступ, ни с того ни с сего, отправляет в больницу здорового человека, то под крышкой прохладительного напитка обнаруживается бумажка с приглашением посетить красоты Вечного города.

Не взяв в обмен за радостную весть даже кошелька, Её Величество милостиво подсунуло мне сюрприз в виде телефонного звонка из далёкой страны от Марка — сына младшего брата, названного в честь римского императора Марка Аврелия. Марк по телефону скороговоркой сообщил, что ровно через неделю летит с группой студентов на экскурсию в Тбилиси:

— Да! Вот так вот, дорогая тётушка, — трубка вибрировала в моих пальцах, — я наконец решил посетить родину прабабушек–прадедушек.

— Это и твоя родина, Марк, — мне неловко об этом говорить и лишний раз вспоминать, что у брата давно другая семья, а Марк живёт в далёком Зауралье с матерью, — понимаешь, дело совсем не в том, где мы в данный момент находимся и ты, и я, и сотни тысяч таких как мы. В греческом языке есть слово «катагоги», на русский оно переводится как «происхождение», но в греческом контексте смысл этого слова гораздо шире. Первые греки и наши пращуры вместе с ними расселились по Закавказью ещё в восьмом веке до нашей эры, представляешь Марчелло? Так вот: твое «катагоги» со стороны отца и с моей стороны — это Грузия, сынок. Высоко–высоко в горах Кавказа и сейчас лежат огромные каменные плиты с именами твоих предков, высеченными на греческом… Грузия и твоя родина, сынок, — повторяю я.

Мои ноги ниже колен начинают щекотать пузырьки «Боржоми». У меня они всегда щекочут, если я собираюсь устроить авантюру, или принимаю внезапные иили странные решения.

— Марчелло! — говорю я неожиданно для себя, — Марчелло, ты знаешь, а ведь я тоже лечу в Тбилиси и тоже через неделю! — безбожно вру, вру прямо на ходу, сочиняю и не смущаюсь. Уж больно велик соблазн самой познакомить племянника со своим городом Детского Счастья.

Марк ненадолго замолкает, мнётся, наверное откалываться от друзей в его возрасте - дурной тон.

— Я буду свободной всего один день! — продолжаю я дополнять пламенный рассказ мелкими деталями- Потом у меня дела в…Министерстве Юстиции, — выпаливаю я первое, что приходит в голову. Хорошо, что современную молодёжь сложно удивить, и племянник не спрашивает, что именно я собираюсь делать в «Министерстве Юстиции».

— А–а–а. Если только так, то можно, — наконец соглашается он и обещает полностью посвятить этот день мне.

— И Сионский собор посмотрим, — захлёбываюсь я, — и в Выставочную галерею пойдём, на Руставели, и в знаменитый тбилисский цирк! Ты знаешь, какой в Тбилиси есть цирк и какие там клоуны?! Вах–вах–вах!

— Зачем мне клоуны? — в голосе Марка явное удивление, — Я уже достаточно взрослый и цирк мне не нужен.

— Ты что?! — абсолютно искренне недоумеваю я, — Цирк, в любом возрасте нужен! Ну, да ладно, там видно будет. На фуникулёр с тобой поднимемся, на Мтацминду… — в Гугле судорожно ковыряю пальцем анонсы тбилисских театров, — на Мтацминде находится знаменитый пантеон, и знаешь кто там похоронен?

— Кто?

— Там похоронен сам Александр Сергеевич Грибоедов! Великий дипломат, драматург и композитор. Он в начале 19 го века трагически погиб в Персии … Посольства тогда располагались в городе Тавризе, и русская миссия отправилась в Тегеран представляться шаху. Две армянки из гарема родственника шаха и шахский евнух, тоже армянин, бежали под защиту русских и попросили помочь им вернуться на родину, — вхожу в раж. Даже замечаю у себя армянский акцент, — …вспыхивает восстание исламских фанатиков. Было убито тридцать семь человек в посольстве и восемьдесят нападавших…

— Тётя!

— …Грибоедов выбежал к толпе …

— Тётя!

— … с саблей…

— Тётя!!!!

— Ах!

— Тётушка, дорогая, продолжение про Грибоедова я очень внимательно прослушаю прямо у его могилы, если ты не простив. А? Я просто очень тороплюсь, бегу в университет.

— Конечно, конечно!

Ну, да , ну, да : как всегда вошла в роль и забыла из неё выйти. Что поделаешь? Зашлась от счастья. Мы с Марком редко видимся, а точнее - встречались всего два раза. Сейчас в Тбилиси будет третий. Раскидала нас, раскидала Её Величество Судьба. Как я радовалась, когда он родился! Потом уже радовалась, когда узнала, что он поступил на исторический факультет, рисовала себе картины одну трогательней другой: вот мы в Греции присутствуем на раскопках древних артефактов, недалеко от Пеллы, вот в Салониках, смотрим на рыбаков возле Белой башни… всё передумала, но что мы сможем когда–нибудь встретиться в Грузии, откуда я и брат в своё время переселились в Грецию, я даже не мечтала. Мы тогда уехали, а Марк с мамой остались. Потом я узнала, что они живут в России. Сколько лет прошло с тех пор?…

Однако, день сегодня задался!

С удовольствием щурюсь на жаркое, салоникское солнце и жму в мобильном телефоне красную кнопку «отбой».

Билет есть только на Кутаиси.

Даже ещё лучше! Через Кутаиси из Салоников по времени и лететь меньше, и сама поездка до Тбилиси через перевал с шикарными видами, мне нравится бесконечно. Высокие деревья с зарослями папоротников и ежевики сбегают прямо к дороге, соблазняя доверчивых туристов остановить машину и отведать спелых ягод. Домики, разбросанные по горам и похожие на смущённых красоток, сплошь убраны в деревенскую красу с длиннющими чурчхелами по подолу. В садах, на облетевших ветках, колышутся тёмно-оранжевые, похожие на маленькие солнышки корольки, айва осыпалась и лежит повсюду. Красота! А я еду себе в автобусике и грызу медовый козинаки из грецких орехов. Его на каждой остановке продают крикливые бабки в цветастых шалях. Вот так с удовольствием и без оглядки ныряю в картли-имеретинскую эйфорию.

Марк уже ждёт меня в гостинице. Визг, писк, обнимашки, поцелушки, слёзы восторга — мои, конечно - умиление «какойбольшойвырос», «какойкрасававесьвтётю». Огромные стеклянные окна гостиничного холла выходят на гору, со вспыхнувшей вечерними огнями, знаменитой тбилисской телевышкой. Где-то воо–о–он там, почти на середине пути, где вагончики вниз и вверх разъезжаются расположен сам пантеон — тбилисский некрополь. Там и церковь святого Давида, а чуть ниже в пантеоне похоронены Грибоедов, его жена Нина Чавчавадзе, великий поэт Илья Чавчавадзе… Сам Илья, кстати, сейчас рассматривается как «отец отечества». Много ещё из-известных писателей, артистов, учёных и национальных героев Грузии там лежат. Завтра, прямо завтра у нас с Марком будет и Пиросмани в Выставочном зале, и цирк, и подъём пешком до самого пантеона. Да, пешком и только пешком! Мы пойдём в гору, вдыхая запах осенней хвои, замешанный на аромате турецкого кофе - бессменного бренда тбилисского утра.

— Не называй меня больше при всех «тётя»!, — мы идём по крутому подъёму, обгоняя друг друга, и шутим наперебой, — Люди смотрят на тебя и сразу прикидывают, сколько мне лет!

Марк беззвучно смеётся, и его красная ветровка шуршит при взмахах рук.

Утро в Тбилиси…Нет, это отдельная история, так помпезно и называемая «Утро в Тбилиси»… Машины по улицам едут все вместе, без всяких знаков препинаний, все сигналят, делают вид, что не видят друг друга и в то же время никто ни с кем не сталкивается, просто едут каждый своей дорогой и всё. На углу по нескольку человек хватают лаваши в маленьких киосках прямо с пылу с жару. Грузины, кстати, продолжают есть огромное количество «скрытых сахаров, содержащихся в белом хлебе» и при этом на зло прогрессивной Европе ухитряются не толстеть.

Подъём очень крутой однако!

Марк лезет вверх, поминутно оглядываясь назад. Конечно! Не каждый день увидишь такую красоту, прямо у своих ног.

Тбилиси…

Тбилиси, раскинулся в ложбине между высокими горами, весь в покатых терракотовых крышах и каменных храмах.

— Красота, правда?

Племянник растерянно кивает. Он явно не ожидал, что мы попадём в город–праздник.

— Смотри сколько храмов, — продолжаю я. Кстати, государственной религией здесь, где мы сейчас с тобой находимся, в Картли, христианство стало в 4 веке. Это знаменательное явление в грузинской истории ​связано с Равноапостольной святой Нино, просветительницей Грузии.

— Аа... Поэтому грузины так любят имя «Нина»?

— В местной интерпретации оно звучит как «Нино».

— Ой, да какая разница?

— На самом деле никакой.. Ну ты слушай дальше: по преданию, христианство Грузия​приняла практически из первых рук, и православные легенды гласят, что впервые весть о Христе на землю Иверии в I веке принес ​один из 12 апостолов — Андрей Первозванный. Представляешь?

— Ага, — Марк фотографирует каменную кладку и не очень внимательно слушает.

Мне ни капельки не обидно. Я всё равно продолжу рассказывать:

… — а потом уже византийский император Константин Великий, для крещения грузинского царя, его семьи и народа, прислал духовных лиц, под руководством грека - епископа Иоанниса Хрисостомоса, имя которого по–русски звучит Святителя Иоанн Златоуст, архиепископ Константинопольский. Марчелло, ты только прикинь, ты только вдумайся: как мы все перемешаны и связаны друг с другом - греки, русские, грузины..

— Ага…

— Да, на что ты там уставился?!, — хочу фыркнуть с досады, почти обиженная таким пренебрежением, но сама замираю на полуслове, не в силах оторвать взгляда от города, сверху до низу опоясанного внешними винтовыми лестницами и жадно дышащего молодецкой грудью в бесконечно синее небо. Множество пёстрых, похожих издалека на лоскутные одеяла, ковров так и остались колыхаться на резных перилах с позапрошлого века. С тех далёких времён, когда были выставлены на всеобщее обозрение очень уважаемыми семьями для «проветривания.». На самом деле именно балконные шедевры Тифлиса и приводили праздно шатающихся молодых, беспечных князьков к церковному алтарю. Персидские, турецкие, новенькие и не очень, развешанные по балконам ковры и помогали «дорогому жениху» безошибочно определить: какое именно приданное ожидает зятя от любящего папаши за его «девочкой». Серебряной змейкой вьётся быстрая Кура. Если очень захотеть - можно увидеть, плывущие по ней деревянные плоты и знаменитых авлабарских кинто с пиалами в руках, до краёв наполненных вином. Можно даже услышать их песню…

В шаге от меня с Марком, переговариваясь на русском языке, идут ещё несколько человек. И вообще, тут очень людно. Видно, посещение могилы Грибоедова у многих туристов в индивидуальной программе.

Мы выходим на широкую смотровую площадку как-то неожиданно, что особенно радостно ведь тут можно немного отдохнуть. Несколько высоких, крепких мужчин отхлёбывают кофе из бумажных стаканчиков и поглядывают по сторонам. Молодые люди оборачиваются в нашу сторону, кивают как давним знакомым. У них чистые глаза и уверенный взгляд. А ещё они огромные. Раньше таких русский царь Пётр определял в Гренадёрский полк. Они так и назывались «гренадёрами». Сразу понятно - переодетые полицейские. Приятно чувствовать себя в безопасности, приятно, что за нами следят. Мы проходим мимо гренадёров и поднимаемся ещё выше. Туристы из России давно перестали шутить и теперь, молча, сутулятся и сопят. Марк тоже молчит. Явно ему перестал нравиться сегодняшний марш-бросок. Хоть бы слово сказал.

— Марк! — зову я.

— Что?

— Марк, мне уже всё равно как ты будешь меня называть, хоть «тетей», хоть «Афиной- Палладой». Издай хоть какой–нибудь звук, а то мне кажется, что я оглохла.

Мы хохочем, как ненормальные.

— Так вот же она!, — племянник хватает меня за рукав куртки и тянет куда то вправо, потому как я, окончательно смирившись, ползу как заведённая не сбавляя скорости, в гору мимо роскошных сосен, мимо ясноглазых гренадёров, мимо памятников, мимо входа в склеп…

— Э тора вевеа… тора малиста…(в самом деле…), — шамкаю я на греческом, совершенно забыв, что Марк греческим не владеет. Во рту пересохло. С тоской оглядываюсь по сторонам. Воды тут, видимо, не предвидится.

Русскоговорящая группа, карабкающаяся вместе с нами, тоже оживилась. Они шутят, достают фотоаппараты и, задрав вверх головы, неистово крестятся то ли на телевышку, то ли на храм, так неожиданно засиявший всеми своими куполами буквально в шаге от нас.

— Падажды.. падажды.. я сичас двер аткрою!. — невысокий старичок, в кепке и огромной связкой ключей, гордо шествует между нами к железной решётке, со впаянным в неё огромным православным крестом, от которого разбегаются солнечные лучи, — сичас аткрою, будэт луче! Грибаэдов и Нина здэс!

Мы дружно благодарим дедушку, туристы - на русском, я — на грузинском, приятно чувствовать себя «посвящённой»!

В склепе, под не высоким арочным сводом, торжественная тишина. Рядом друг с другом два надгробья чёрного мрамора. Цветы, живые цветы, весь пол усеян цветами и невидимыми каплями пролитых слёз. Тут с миром покоятся два, бесконечно родных друг другу человека- Александр и Нина.

— Ты знаешь, сколько лет было Нине Чавчавадзе когда она стала вдовой?. — оборачиваюсь к Марку с вопросом.

Марк молчит.

— Ей было всего шестнадцать. — продолжаю я, убедившись по его лицу, что слышит, — я тебе тогда по телефону не договорила… Грибоедов выбежал к толпе с саблей, его ударили камнем по голове, изрубили и затоптали. «Смерть его была мгновенна и прекрасна», — позже написал Пушкин. Армянок вернули в гарем. Тело Грибоедова потом опознали с трудом — по следу на кисти левой руки, оставшемуся после дуэли. А царь всея Руси Николай I благосклонно принял извинения иранского шаха и подарок — огромный бриллиант. «Я предаю вечному забвению злополучное тегеранское дело…» Вскоре, измученная горем вдова Нина родила мальчика, который не прожил ни дня. На могиле она велела выбить надпись, вот видишь сбоку на камне: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?» Вот, — провожу рукой по ложбинкам букв, особенно мягко трогаю старославянскую «ять», — и она - эта самая Нина в девичестве Чавчавадзе - больше никогда не взглянула ни на одного мужчину на свете. Она умерла очень пожилой, и как пишут современники, всё это время Нина хранила верность своему супругу.

— Сколько они прожили вместе?, — Марк старается не смотреть на меня.

— Полгода!

— Пойдём выше. Здесь…тяжко здесь… очень, — Марк выходит из склепа, я за ним. Чугунные ворота с огромным крестом и лучами солнца снова запираются на замок.

— Тё..!

— Да, говори уж, все туристы давно пошли выше. Тут больше никого нет. Говори смело: «Тётя!».

— Тётя, а кто ещё здесь похоронен из знаменитых людей?

— О! Здесь собран весь свет грузинской нации: Важа Пшавела, Акакий Церетели, сам Илья Чавчавадзе так называемый теперь «Отец отечества».

— Пошли, посмотрим?

— Ну, конечно!

Чтоб немножко развеяться и избавиться от тяжёлых мыслей позируем для «селфи» по одному и вместе, шутим, дурачимся. Получается пока не очень, именно поход в цирк сейчас был бы очень кстати! Поднимемся к храму святого Давида — он ведь прямо здесь на горе — «Мама Давити», свечки там поставим за всю нашу с Марком общую родню. Мало ли кто в какой стране живёт и кто с кем развёлся или свёлся — родня есть родня, генофонд ногтем не придавишь, предки у нас общие; за здравие свечи всем зажжём, а бабушке и обоим дедушкам — за упокой. Хорошо тут, на Чистой горе, так светло и покойно. Бесконечно точное название у горы «Мтацминда- Святая Гора или Чистая Гора.

— Ну, что вы там стоите?! Все только вас и ждут!, — высокий, ладно скроенный мужчина, во всём чёрном, говорит очень строго, причём делает это куда — то в нашу сторону.

А я и не заметила, откуда он появился?

Мы с Марком одновременно оборачиваемся и внимательно всматриваемся назад с каменными лицами, дескать «господа, почему опаздываете?» и «нам за вас просто стыдно!».

— Вы, наверное, ошибаетесь, — Марк первым приходит в себя, — там за нами больше никого нет, мы последними выходили из склепа.

— Так я с вами, молодой человек и вашей спутницей…

— Это не моя спутница, это моя тё. .Да, это наша спутница!

— Так вот к вам обоим я и обращаюсь. Давно пора взять себя в руки и входить быстрее!

— Быстрее входить куда?!, — мы в полном недоумении. У нас свои планы, а «входить» и «выходить» с этим бородатым в них не входит:

— Мы с моей тётей - спутницей идём к храму святого Давида, поставить свечи, помолиться, подумать о вечном.

— Святого Давида! Святого Давида!, — красивый мужчина вдруг хватает себя за голову и, горько застонав, начинает всем телом раскачиваться из стороны в сторону.

«Только бы не стукнулся», — не на шутку испугалась я.

— Что вы знаете о святом Давиде?!, — он отпустил голову, и тёмные глаза его были влажны от слёз,

— Я вас спрашиваю: что?! О самом преподобном Давиде, имя которого стало вторым наречённым этой горы.

«Ого!, — у меня неловкость слегка прошла, уступив место полному восхищению. Не каждый день встретишь грузина, владеющего великим и могучим в таком объёме и без малейшего акцента! Брависсимо!»

— Ладно, ладно., — видя наше неподдельное замешательство, мужчина немного смягчился, — я вас прощаю. Идите за мной и будем начинать.

— Да, что начинать то?!, — оо–ох! Марк оказывается не таким сговорчивым как я думала.

— Хватит уже спрашивать, люди заждались!

Мелкими шажками продвигаемся за мужчиной мимо великих надгробий. Не могу удержаться от похабщины и нагло подмигиваю правым глазом матери Сталина, левым — своему племяннику.

Спиной почувствовав мою европейскую расхлябанность, красивый священник снова останавливается:

— К вашему сведению, — ухоженная окладистая борода мелькает почти у самого моего носа, — до того, как этот участок земли был превращён в пантеон, ещё в VI веке сюда пришли 13 монахов, среди них и был сам Давид Гареджийский, и на склоне этой горы сам Давид Гареджийский соорудил себе пещеру с небольшой часовней, чтобы молиться. Именно в эту часовню мы сейчас и идём.

Ах, как стыдно! Как мне стало стыдно! И я хотела показать Марку город?! Хотела познакомить его с Тбилиси - величайшим из древних христианских городов?!

А сама, как выяснилось, кроме хачапури и цирка ничего и не знаю! Фу, как не хорошо…

— Вот она - знаменитая часовня, куда приезжают люди со всех уголков земли, чтоб выпросить у Давида Гареджийского помощи, — красивый батюшка распахнул перед нами тяжёлую кованую дверь, — быстренько входите за мной, становитесь рядом с остальными и слушайте внимательно.

Кирпичная часовня, чуть выше человеческого роста с трудом вместила тех самых знакомых туристов, что поднимались в гору вместе с нами. Но, никто не ропщет, все уступают друг другу место. Ах, как интересно! Прямо посреди часовни купель, а в задней стене пристройки — небольшое окошечко, из которого видна пещера, залитая золотым светом и полная воды. Боже праведный! Мы с Марком чуть мимо не прошли, а оказывается самое замечательное — то здесь! Потолок часовни очень низкий. Высокие мужчины прямо чувствуют это и не могут выпрямиться в полный рост. Марк тоже втянул голову в плечи.

— Только христиане., исключительно крещёные и только православные могут находится в этой христианской святыне, — красивый священник, приведший нас сюда, обводит туристов пристальным взглядом, — а то всяко бывает, к примеру под шумок заберётся к нам сюда, или в любую Ортодоксальную церковь нечисть, басурманин какой, и потом начинаются всякие неприятности, правда?

— Правда…

Мы с готовностью киваем, хотя я на самом деле всегда придерживалась другого мнения. Я думала, что православный священник на то он и священник, что не имеет права отказывать в посещении церкви или в крещении не только «басурманина», даже инопланетянина. Он обязан его принять, обласкать, просветить и обратить в истинную веру. Однако, как глубоко я заблуждалась! Вот ведь только что сейчас…

Звук замыкающегося за спиной замка выводит меня из состояния блаженной эйфории .» Чего это Его Преосвященство вздумало запирать входную дверь?», — буквально на мгновение озадачиваюсь я, но мысли о духовном в ту же секунду возвращаются обратно, и я продолжаю любоваться необыкновенной пещерой в окошечке за стеклом. Тем не менее–этой искры сомненья, вспыхнувшей на моём челе, оказалось для батюшки достаточно, чтоб понять как сильно я нуждаюсь в его поддержке и помощи. Он ласково помахал мне рукой и, как старой знакомой, обнадёживающе улыбнулся:

— Здесь очень высоко над уровнем моря и всегда ветрено. Я не могу работать как того требует специальность, если дверь за моей спиной всё время хлопает. Это мешает мне сосредоточиться, а людям слушать о житие святых.

— Безусловно!, — смущённо, словно меня застали за чем то нелепым, опускаю глаза.

— Так вот: как я уже сказал, — патер ловким движением длинных пальцев забросил ключ себе в карман, — на месте, где была та часовня, построили храм «Мамадавити», что означает «Отец Давид», а на его месте, на месте того, первого храма, во второй половине XIX века — была поставлена купольная церковь с таким же названием. Так кем же он был - сам Давид Гареджийский?, — батюшка обводит нас строгим, испытывающим взглядом, — Преподобный Давид Гареджийский пришел в Грузию из Сирии в середине VI века…

Боже… какой голос…. Оо-о… я на голоса очень слаба…Что-то при звуках красивого мужского голоса срабатывает в голове моей, и я вхожу в состояние анабиоза. Мало того, что этот молодой священник владеет русским в совершенстве, он, вне всяких сомнений, изучал и тайны ораторского мастерства. Ишь, как произнёс имя святого старца! Сделал вдох, понизил голос и ушёл на субконтр октаву. Высшее мастерство - ипсили пиотита. А, Марк-то, Марчелло! Стоит мальчик, затаив дыхание. Как приятно видеть его таким.

— И поселился в ту пору Давид Гареджийский в окрестностях Тбилиси на высокой горе. Преподобный наставлял жителей основам христианской веры, творил чудеса, лечил их от хворей. За это и ополчились на него жрецы–огнепоклонники, — голос рассказчика взмыл к самому куполу часовни, отразился от каменного свода и пал ниц,

— …они научили одну обольщенную девицу, сейчас таких называют «женщина с отграниченной социальной ответственностью», — в глазах презрение и ненависть,

— …чтобы та сказала, будто преподобный Давид — отец ее будущего ребенка. Придя на суд, преподобный подошел к ней, к этой падшей женщине, — голос — чёрный бархат с вкраплениями алмазной пыли. Молодой батюшка резким движением наклоняется к животу одной из туристок:

— … и, коснувшись посохом ее чрева, Давид Гареджийский спросил: «Я ли твой отец?!». И из утробы., — патер с такой проворностью отскакивает от живота оторопевшей туристки, что та бледнеет и чуть не свалилась в купель со святой водой.

— …из утробы её раздался голос:

— Ни–и–ет!!!, — священник визжит страшным женским фальцетом и валится на правый бок.

Русские туристы ахают, чуть не расступаются от неожиданности, но спохватившись, снова подхватывают рассказчика на руки и прислоняют к холодной стене часовни.

Святой отец стоял весь бледный и дрожал. Под тонкими веками проглядывались белки закатанных глаз, во лбу билась голубая жилка. Вдруг плотно сжатые губы беззвучно шевельнулись, но ни звук, ни стон не сорвались со скорбных уст. Тягостное ожидание заставило нас забыть обо всём на свете, мы затихли, не в силах оторвать взглядов от его лица. Но, вот батюшка произвёл над собой неимоверное усилие, вздрогнул, его тело свело судорогой, но, он вернулся к нам. Долг перед прихожанами, тем более из других стран - прежде всего, служитель Бога просто обязан был выполнить свою миссию до конца:

— … и тогда был назван настоящий отец, — патер в изнеможении ладонью стирает со лба, выступившие бусинки пота, — …после этого на глазах удивленного народа, женщина родила… камень, — он снова впадает в беспамятство.

Мы жаждали слова… Он молчал…

Кто то из женщин более не в силах сдерживаться, протяжно завыл.

Длинные, надрывные рыдания прихожанки вновь вернули священнику сознание. Он с трудом разлепил веки и обвёл нас тихим, скорбным взглядом. Так смотрят на мир в последний раз.

— Не плачь!, — найдя глазами в толпе невысокую женщину в чёрном платке, священник обратился к ней с тихой речью:

— Не плачь, дочь моя, — взмолился он, — ведь у святого старца всё прояснилось. А в память о небесном заступничестве преподобный испросил у Господа на той горе целебный источник. К нему до сих пор приходят женщины в своих женских немощах и болезнях. И вылечиваются женщины от своих недугов, и дарует им Господь детишек, а гора с тех пор так и стала зваться «Горой Давида Гареджийского». Это ещё не всё!. — преподобный заломил руки, — Было предсказание пророка и записано оно в святом писании, — наш оратор скрестил на груди руки, — будет новый Всемирный Потоп…

«Ого! А вот этого я никак прямо не ожидала. Чего людей пугать то, да ещё в часовне при запертой двери?!», — у меня родился червь сомнений, кой стал точить меня изнутри нещадно богомерзкими мыслями, — Нечто похожее я уже когда — то слышала. Только где?

Батюшка тем временем продолжал вещать:

— …и Афон в Греции уйдёт под воду, а на горе Мтацминда будет Новый Афон! Прямо в центре Тбилиси и прямо тут!, — он топнул правой ногой и выбросил вперёд обе руки, словно желая прямо тут и прямо сейчас нас всех обнять. По его небритому лицу катятся скупые мужские слёзы, но батюшка не стыдится минутной слабости, не отворачивается и не размазывает их по лицу. Прощальные слёзы очищения струятся по его впалым щекам.

Марк смотрит на меня, я смотрю на Марка. В пока ещё по-детски чистых глазах племянника немой вопрос:

— Тётя! Что это сейчас было?!

— Марк! — говорю я ему строго, — помолчи, дружище. Ты, как историк, должен помнить: Новые Васюки переименуются в Москву, а Москва в Новые Васюки! Или ты не играешь в шахматы как товарищ Бендер?!

При звуках имени сына турецко-поданного, почти преподобный плавно оборачивается в мою сторону. След слезы на его щеке блестит в тусклом свете янтарной капелькой. Как грустно всё это, однако!

Я дарю ему доверчивую улыбку агнца, Марк задумчиво трёт пальцем переносицу.

— А теперь, мы подошли к самому главному моменту экскурсии, — батюшка, он же по совместительству и гид уже совсем в себе, — оцените, как я сегодня подготовился. Здесь, в нашей часовне вообще не пишут поминальных записок, но, я, зная об этом неудобстве, заблаговременно принёс для вас листочки и за здравие, и за упокой. Писать можно на любом языке и любыми буквами.

— И на русском?, — Марк очарован, околдован, абсолютно счастлив. Да, пожалуй, он не хочет ни вспоминать, ни верить в «Межпланетный Шахматный турнир».

— Ну, конечно, студент!, — священник по–отцовски тепло улыбается моему племяннику и доверительно кладёт ему руку на плечи,

— Хоть на санскрите царапай, генацвале, главное - пиши. Смотрите все, чтоб потом не перепутали и не переспрашивали, — он отходит от нас и обращается к туристам, — вот эти вот с красными буквами - для записок о здравии, а с чёрными — за упокой. Потом надо аккуратно… слышите меня, очень аккуратно завернуть эти свои записки в любые бумажные деньги и отдать мне. Я сам лично помолюсь за вас, — батюшка размашисто крестится на икону с ликом Святого Давида Гареджийского и смачно его целует. Туристы сосредоточенно шарят по карманам в поисках бумажных денег, в железную мелочь список родни не завернёшь.

Марк вместе со всеми берёт бумажки и каллиграфической прописью начинает выводить имена покойных дедушек, бабушки.

— Марчелло, — не хочу, чтоб парень ничего писал, не потому, что я вредная, не нравится мне тут, — Марка, сын, у нас нет мелких денег, давай в другой церкви закажем целый молебен, хорошо?

— Простите…батюшка… простите…, — Марк послушно поднимает голову, — дело в том, что у нас с тётей нет мелких денег, нам в обменнике дали одну большую купюру на двоих. Мы, наверное, пойдём уже. Отоприте нам входную дверь, пожалуйста.

— Молодой человек!, — сие раскат грома с небес или вопиющий глас, чуть не умершего две минуты назад, священника?! — Молодой человек, вы отдаёте себе отчёт в своих речах и действиях?! Во-первых: я могу дать сдачу с любой крупной купюры, в том числе и валютной, а, во–вторых - неужели не ясно: чем большую сумму вы пожертвуете храму, тем больше у вас шансов получить отпущение грехов ?!

— Да, какие такие «большие грехи» за молодым пацаном водятся, ваше преподобие?!, — оо-о нет! Я вижу, наш священнослужитель перешёл на личности. Прямо задета честь семьи!, — Па–азвольте ! — загораживаю собой племянника и делаю шаг вперёд, — Он что яйца у рыжей хохлатки спёр и на каруселях прокатал ?!

— Да как ты смеешь орать на меня да ещё в Божьем храме?! Ты своим поведением оскорбила чувства верующих!, — поп демонстративно оборачивается к похолодевшим туристам за поддержкой и помощью.

Перед моими глазами одна за другой проносятся картины смерти Грибоедова, похороненого в двух шагах отсюда. Его растерзали и затоптали религиозные фанаты. Женщина в чёрном платке больше не рыдает, она, не мигая, смотрит на нас и странно ощетинилась.

Ладно… надо держать себя в руках, не делать резких движений. Сама-то я как говорится Бог с ним, но племянник, за которого отвечаю головой…

Пока входная дверь заперта буду давить интеллектом.

— Послушайте, батюшка, не могли бы вы мне не «тыкать»! — культурно прошу я.

— Да ты что такое говоришь?!

У патера такое лицо, что я не знаю: мне пугаться или хохотать?

— Ты - дочь моя и все вы здесь — мои дети!

— Я- ваши «дети» ?! И вы сейчас нам именно по–семейному предупредили, что Земля налетит на Небесную ось?! Хорошо… хорошо. Ваше Преосвященство, — вдруг соглашаюсь я, — мы пожертвуем вам… э–э–э, то есть храму красивую денежку, — демонстративно машу крупной банкнотой, — только скажите: в каком именно из Священных Писаний сказано, что Афон в Греции затонет? В Ветхом или Новом Завете? Или может в Евангелие? И кто предсказал сей Новый Потоп? Сдаётся мне сама Джунка - покойница намедни вам нашептала?

— А ты вообще кто такая?!, — резким движением раб Божий разворачивается к пастве спиной и… и я мгновенно вспоминаю, где видела такие же гибкие фигуры и уверенные взгляды. Эти чистые и уверенные взгляды я видела всего полчаса назад двумя лестничными пролётами ниже, но приняла их за переодетых полицейских!

Ну, всё, значит терять точно нечего.

— Товарищ Бендер!, — влюблённое лицо мадам Грицицуевой не заметно подмигивает Великому Комбинатору, — Вы бы, выпустили, женщину с младенцем, в смысле меня на свободу, а то не приведи Господь, произойдёт что–нибудь курьёзное, а потом вам самому придётся у Давида Гареджийского детишек на коленях вымаливать!

Солнечный день погас. Накрапывает мелкий дождь. Очень хочется вернуться обратно в гостиницу.

— Тётя, так что это было?, — Марк сдержано машет рукой в сторону часовни, — Это и есть Грузия?! Это - родина наших предков?! Моя родина?!

— Это? О, нет, сынок, конечно нет! Это - тбилисские колуны. Помнишь, я тебе обещала знаменитый тбилисский цирк. Так это он и есть! А, Грузия, Марк, …иди сюда.. Грузия- вот она!, — я беру руки юноши в свои и прижимаю пальцы к вечному солнцу с православным крестом на могиле Нины Чавчавадзе, — Грузия здесь, агори му, — говорю я, — Грузия - вечно любящая и прекрасна