В чём ошибался О. Генри или трусы Ксенофонта (сезонный декаданс)

Друзьям из Афин Ксенофонту Лавраки и Манолису Кюльбакиди с любовью.

Кто завёл привычку бурчать? – Англичане, конечно. Холодно у них, вот они и бурчат на своих англицких просторах. Ничегошеньки им и не нравится: дождь не нравится – мокро; солнце не нравится – сухо, и от сухости веснушки на их англицких телах ссорятся нещадно. А потом разбрелась эта зараза – бурчание – по всему миру в виде сморщенных носиков да прищуренных глаз, и не даёт она людям вести образ жизни, себе подобающий и приятный. К примеру: чего, спрашивается, бурчать на всякие электроприборы, кофеварки, компьютеры, стиральные машины, если они все работы по дому выполняют? Ну, дескать, в старину бабы на речке лучше бельишко стирали? Дык, неправда это! Бабы в ту пору плохо стирали, даже может, и не стирать они вовсе ходили, а перед любопытными ситцевым исподним щеголять. Выйдет такая ядрёная бабёнка к быстрой речке, да как подоткнёт подол юбки своей повыше, чтоб не промочить его, аж дух у прохожего захватывало. Зато сейчас, чтоб увидеть исподнее, нет нужды на речку ходить да за бабами подглядывать, включил себе какой-нибудь «инстаграм» и вместе с кошками живыми и коматозными там такого насмотришься! То кусок мускулистого мужского тела мелькнёт, то женская кожица вся голая покажется, то бишь, не стесняется уже никто ни себя, ни исподнее показывать, ни носить его публично не стесняется, одним словом – прогресс и цивилизация.

Лично мне нравятся все эти общемировые заокеанские общения в компьютерных сетях, хотя, если быть честным, тут и опасности страшные подстерегают. Нет, я сейчас не про бравых адмиралов военного флота Америки, всех как один, в погонах, вдовствующих, ищущих « заботливую супругу» и «добрую маму для осиротевшей доченьки». Бог с ними, с адмиралами! В виртуальном общении гораздо страшнее армейских женихов Чёрная Дыра Монитора, в которую засасывает всех, кто позволяет себе расслабиться и провести с ней лишние часы интима. И ведь не заметишь с этой самой Дырой, что осень перекатила в зиму, а зима катит дальше.

У нас в Греции пока зима, и я это знаю точно.

В моё окно заглядывает тоненькая слива. Она каждый год по весне плещет белой цветочной пеной, собирая невесть откуда взявшихся в центре города пчёл и другую коляще-жалящую всячину. Но, сегодня на улице дождь, а слива с набухшими почками ещё спит. Значит – точно зима.

Что остаётся простому обывателю? Радость общения с Чёрной Дырой компьютерного монитора, да кружка горячего чаю с долькой лимона в нём, справа от клавиатуры.

А что? Лично мне все эти штуки очень нравятся, разные ноутбуки, айфоны, айпады. Они как портал в другой мир. Можно смотреть кино, новости, всякие смешные видео, можно даже знакомиться друг с другом, причём знакомства и виртуальные общения по Греции очень сильно отличаются от таковых в больших странах. Там, за границей, можно из себя строить что угодно, выставить на аватарку фотографию панды, объявив при этом, что являешься внебрачной дочерью Трампа; можно рисовать из себя умницу, можно – красавицу, а иногда прямо приходится разрываться. В Греции такой блеф не проходит. В Греции все друг друга знают и за долю секунды уличат во лжи. Если, всё же тебя не знают лично, то знакомы с замужней старшей сестрой твоей соседки. В греческих сетях запросто можно доверять, знакомиться, заводить друзей. Иной раз эти новые друзья оказываются гораздо приятней и интересней старых. Уж чего греха таить: люди имеют привычку меняться. Смотришь, вроде на фото твоя бывшая одноклассница в короткой юбчонке и глазами на пол лица – предмет вожделения всех парней района, гордость школы и родителей, а заведёшь с ней по старой памяти занятную беседу и… ! Только тут и понимаешь: ничто в мире не вечно! Продолжаешь говорить с ней из вежливости, киваешь, вымучиваешь улыбку и только диву даёшься: как королеву интриг и школьных вечеринок теперь может колбасить только от разговоров о её «выгодных» покупках и её же «путешествиях втроём, причём третий в этой компании – их гипертония, одна на двоих. Всё это взахлёб про какую-то Камбоджу. И смакует она подробности жития в этой Камбодже даже круче передовика производства от фабрики Мягкой Игрушки, проведшего лучшие дни своей жизни в санатории города Сочи, куда послал его местком за круглогодичное развязывание пупка у станка на работе. Уж давно нет тех фабрик, месткомов, и можно в любом турагентстве приобрести экскурсионный пакет в Камбоджу за символическую плату, и как жизненно важный к ней довесок – презент офиса «Мазь от комариных укусов».

Да, мне нравится знакомиться в нашем греческом интернете. Тут есть и местные греки, с которыми кокетничаешь по-гречески, и «наши» – переехавшие сюда, кто на постоянное место жительства, кто погреться под южным солнцем. Приглашаешь их в друзья, в подруги. Не интересные и ненужные со временем уходят на второй план, а потом и вовсе исчезают, в друзьях остаются только комментариями битые, на чувство юмора просеянные, со всех сторон испытанные и посему, ставшие любимыми. Потом ты радуешься их успехам, переживаешь, когда не можешь помочь, поздравляешь с праздниками, обсуждаешь новости. В таких «особых случаях» ты скучаешь, если собеседника долго нет в сети, переживаешь, всё ли у него в порядке, а если узнаёшь, что кто -то из знакомых отбывает в город, где живёт новый, никогда в жизни не виданный друг – едешь, бежишь, идёшь к этому знакомому с просьбой передать тому – далёкому, но очень родному тебе человеку гостинчик, как тепло твоих рук. Это очень трогательно и это очень красиво. Ты в ответе за тех, кого приручил. Нет разницы кто твой друг – мужчина или женщина, в дружбе все равны, хотя… хотя, это я поняла не так давно, но об этом чуть позже.

Так новые постепенно становятся гораздо ближе школьных поклонниц Камбоджи и распространителей гипертонии.

Ксенофонт из социальной сети меня восхищал всем – и местом жительства – в столице Греции, и безупречным вкусом, и холёным лицом, и чёрными усами в центре того самого холёного лица. Фейсбук пестрел его бесконечными фотографиями как иной глянцевый журнал репортажами с Сорочинской ярмарки. Мне сказали, что сей денди – стоматолог. Конечно, меня это обрадовало ещё больше, только возникал вопрос, когда этот гладкий буржуа работает по прямой своей специальности, если денно и нощно позирует перед фотокамерами в бесконечных приталенных пиджаках и галстуках- бабочках ? Он, запечатлённый в самых немыслимых видах и позах со столичным бомондом, беспрестанно выставлял на всеобщее обозрение газетные страницы столичных изданий. Но, самым интересным было то, что Ксенофонт постоянно находился в окружении женщин: молодых, толстых, старых, тонких, не накрашенных, наряженных и со следами такого количества дерматологических вмешательств, что казалось – это вовсе не женские лица, а клоунские маски. Все эти дамы на Ксенофонте висели, стояли, сидели, и цель их была странной, они то ли тщетно мечтали Ксенофонта затмить, то ли мстили кому -то. Всё равно: на каждой групповой фотографии в глаза, прежде всего, бросались его шикарные усы, что только подтверждало высокий уровень в крови тестостерона.

Я смотрела на афинскую вакханалию и не могла понять: как, ну как такой прекрасный во всех отношениях и замечательный Ксенофонт может доверять этим женщинам?! Как он может с ними дружить!? Не могут они все быть его «гёлфрендами», в их числе явно и деловые дамы, и дамы – бизнес-партнёры, но, почему их так много, да и зачем?

Я лично к женскому полу всегда относилась очень, очень настороженно, при этом никакая залётная вертихвостка не пыталась увести у меня мужа, дело совсем не в этом, а в моём внутреннем сфинктере, я, видимо, в прошлой жизни была геем. Компании девочек меня не привлекали с детства, а после прочтения в пятом классе рассказа О. Генри – «Рука, которая терзает весь мир», женский пол из моего окружения исчез вообще. Слова великого писателя: – «Мне случилось читать и в истории и в мифологии о Жанне Д'Арк, о мадам Иэл, о миссис Кодл, о Еве и других замечательных женщинах прошлого. Но, женщины нашего времени, по-моему, почти бесполезны в бизнесе и политической жизни. Куда годится современная женщина? Ведь мужчины в настоящее время и лучше стряпают, и лучше стирают, и гладят. Лучшие сиделки, слуги, парикмахеры, стенографисты, клерки – всё это мужчины. Единственное дело, в котором женщина превосходит мужчину, это исполнение женских ролей в водевиле», – врезались мне в мозг получше бура с алмазным напылением, и мне открылась истина в последней инстанции: « Видишь женщину – беги от неё!».

В ФБ, где всё с точностью наоборот: прямо на моих глазах мужчина по имени «Ксенофонт Афинский» – любвеобильный, безукоризненный ловелас – демонстрирует своё абсолютное бесстрашные по отношению ко вьющейся вокруг него толпе в муслине и шелках – Безрассудный смельчак!, – фыркаю я, глядя на всё это безобразие, – Когда он сам пострадает от женского пола, тогда будет поздно. На своих ошибках учатся только глупые, а умные учатся на чужих.

Однако, в этих великосветских процедурах довольно часто участвовал и его закадычный друг Манолис. Судя по частоте выставления совместных фотографий на всеобщее обозрение, товарищ Манолис был не менее бесстрашен, чем Ксенофонт. Тогда я решила, что они оба ведут какую -то особую игру, ну не может ведь Ксенофонт быть «совсем», раз с ним якшается такой импозантный и серьёзный мужчина в дорогих очках! «Может, они просто знают какой -то секрет», – решила я, ведь представить себе, что они оба не читали О Генри, было невозможно.

– Вот какими бывают настоящие мужчины!, – совсем не удивилась, а только восхитилась я, когда в канун Женского дня – 8 Марта – мой телефон заговорил не знакомым, но довольно приятным мужским голосом с певучими восточными нотами.

– Привет! Это я – Ксенофонт…

– Оу..., – как- то сразу стало понятно, который Ксенофонт, –

аа…

–Постой, постой, у меня нет времени говорить!, – он всё это выпаливал без точек и запятых, – Я оказался проездом в Салониках и привёз тебе маленький презент – настоящий узбекский шарф, очень захотелось поздравить тебя с Женским днём 8 Марта. Сам подарить не успеваю, оставлю в Салониках одной знакомой. В Афинах мы готовимся к карнавалу, я Манолису… помнишь ведь Манолиса? Вот ему я купил в подарок для выступлений мужские трусы – фрак с бантиком- бабочкой и розой, представляешь, как он будет в них выглядеть?!, – Ксенофон залился таким искренним и заразительным смехом, каким умеют смеяться только дети.

– Но, Ксен… ведь «женщина – самый ненадёжный товарищ во всяком благородном мошенничестве, – попыталась я процитировать О. Генри , – и вдруг, ни с того, ни с сего, когда вы больше всего на неё надеетесь, она становится честной и проваливает всё дело!»

– Какое «дело»? У меня куча этих дел! Одно провалится, другое получится. Пока, пока. Батарейка села!

«Эээх… не читал, точно не читал Ксен О. Генри..», – неимоверно страдала я, но радость от внимания нового афинского друга и перспективы получения подарка пересилили моё желание раскрыть ему глаза на женский пол.

Через секунду моя мобила мяукнула, возвестив о получении СМС-ки с номером абонента и слов: «ЗОВУТ ПИЦЦА».

«Безусловно, у женщины с именем «Пицца» есть все предпосылки облагородить мир, – не без зависти шмыгнула я носом, –любопытно: от какого оно может быть производным? От «Патриция»? «Цецилия»? Нет, скорее от «Пиццерия», – облегчённо вздохнувши, закрыла я телефон.

Несколько дней пролетели, как один.

«Стоило сегодня уже позвонить Пицце, – в душе пробудилась совесть, – ведь не будет человек век хранить мои вещи, да и неловко перед ней. Интересно, где подруга Ксенофонта живёт или работает?»

Гудки в трубке тянулись, и набранный номер сбрасывался. «Абонент занят!», – с каким -то яростным злорадством вещал мне автоответчик каждый раз, как я старалась получить доступ к телу.

На третьи сутки силы мои иссякли. Как можно столько говорить по телефону, чтоб всё время быть «недоступной»?!

– Женщины!, – фыркнуло нутро, а я к нему прислушиваюсь, посему быстро поменяла стратегию и позвонила самому Ксенофонту Афинскому.

Ксенофонт тоже оказался «занят», как и его подружка. Если бы он не был «занят» в Афинах, а она – в Салониках, я бы подумала, что они «заняты» вместе, причём, все трое суток. Ладно, женщина, но ты – мужик! Что ты по телефону беспрерывно лясы точишь !? Мужик должен пахать и сеять, сеять и пахать. Однако, если смотреть на вещи реально, у Ксенофонта, наверное, столько выходов в свет, фото- и кино- сессий, что на одну смену пиджаков с галстуками уходит по несколько часов в день.

К счастью, его друг с положительным лицом отставной университетской профессуры – господин Манолис – ответил на мой звонок сразу. Вопрос: «Известно ему хоть что-нибудь о сюрпризе от «господина Ксенофонта», оставленном для меня в Салониках у дамы по имени Пицца?» привёл его в прекрасное расположение духа:

– Конечно!, – вскричал интеллигентный Манолис, – с этого момента мне известно всё!

– ??????!

– Ксенофонт несколько дней назад прислал мне номер телефона и написал «пусть он у тебя будет». Спросить: «Что мне с этим номером делать?» я тогда физически не успел, а сейчас не могу, потому как Ксенофонт телефон отключил. Я звонил по присланному номеру, ответил женский голос и поинтересовался: «Когда я заберу свои вещи». Я вообще растерялся: какие «мои вещи»? Куда «забирать»? А ещё, когда мне эта Пирожковая…

– Пиццерия, – подкорректировала я .

– …ещё эта Пиццария сказала, надо приехать в Салоники , я вообще чуть сознание не потерял. Это же пятьсот километров отсюда! Ты позвонила, и теперь всё ясно – в Салониках у Пиццы твои вещи!, – окончательно развеселился Манолис.

– Думаю, да, – я не стала детализировать: если вещи мои, то зачем Манолису Ксенофонт отправил телефон Пиццы? Мне сейчас важно узнать другое – отвечал ли Манолису телефон Пиццарии? Как выяснилось, её телефон отвечал.

– Та женщина сказала, что работает тренером по художественной гимнастике, и звонить ей можно в определённые часы, с трёх часов дня до шести.

– Ах, вот в чём дело… Отлично, буду пробовать ещё.

– Пробуй, пробуй… Мне ведь тоже надо идти, забирать свой презент. Ты знаешь, Ксен и мне трусы купил в подарок для карнавала. Какой он внимательный, правда?

– Душка! – поддакнула я, и мы распрощались.

Честно прождав до трёх дня, я начала теребить трубку и оказалось, не зря – она ожила и молвила высоким женским голосом:

– О-ористе!

Такие голоски бывают исключительно у тренеров по художественной гимнастике с точёнными фигурками и тяжёлым узлом прямых волос на затылке.

Представившись ближайшей подругой «уважаемого Ксенофонта Афинского», я поинтересовалась у прекрасной Пиццарии: как бы мне забрать свой «гостинчик»? Точёная фигурка заговорила быстро и убаюкивающе. Я снова вспомнила старую историю О. Генри о приятелях, где один с простым именем Билл «вбил себе в голову, что ему хочется, чтобы правительство Соединённых Штатов назначило его шерифом и, сказав другому: « Мне от тебя нужно одно, чтобы ты выхлопотал мне место шерифа. У меня, понимаешь, нет способностей к интригам и высокому тону. Я – простой обыватель и хочу получить это место. Вот и всё. Я убил на войне семерых, а детей у меня девять душ. Я член Республиканской партии с первого мая. Я не умею ни читать, ни писать и не вижу никаких оснований, почему я не гожусь для этой должности» – он выдал ему авансом тысячу долларов на выпивку, взятки и трамвайные билеты, и пообещал ещё тысячу наличными, после его устройства на место шерифа». Я прекрасно знала, чем закончилась история с назначением Билла на место шерифа после того, как в неё вмешалась женщина, внешность которой была такая же, как у Пиццы – «бальзам для утешения глаз. Волосы у неё были такого же цвета, как оборотная сторона двадцатидолларовой золотой облигации, глаза голубые, и вообще, вся система красоты была у неё такая, что девицы, которых изображают на обложках июльских журналов, рядом с ней показались бы кухарками с угольной баржи, плывущей по реке Мононгахеле!».

– Приезжайте вечером!, –пела в моей трубке точённая фигурка по имени Пицца, – К восьми я снова вернусь в спортзал и прихвачу с собой пакет.

– А где находится спортзал? Я без машины.

– О! Меня найти очень легко. Садитесь на 5-й автобус, доезжайте до конечной остановки, там увидите целый спортивный комплекс. Чтоб долго не искать, сразу идите в кафетерий, перезвоните оттуда и я подойду.

– Отлично!, – обрадовалась я такой простоте и стройности решений. Может зря меня пугал в своё время О. Генри рассказами о «женщинах высокого ума и, при том, красавицами» – такое же редкое сочетание , как «омлет, приготовленный из яиц той сказочной птицы, которую зовут Эпидермис», способных назначить кого хочешь и на какую хочешь должность , при этом, ничего не перепутав? Может это в Америках так, а у нас в Греции вообще по-другому?

– Тебе перезвонить, когда выйду из дому? – На всякий случай уточнила я.

– Нет, не надо,- с обаянием весеннего рассвета, ответила она.

Я смотрела в окно на мокрые ветки сливы и набухшие почки, и меня больше не пугали ни лужи на асфальте, ни провал моего дела, потому, что я знала – есть всегда и везде такие Пиццы, которые , хоть и писаные красавицы, точно ничего не перепутают, всё сделают правильно.

В моём воображении картинки одна затейливей другой подпрыгивали, толкали друг друга и всплывали вновь. Вот я гордо рассекаю по улице Аристотеля в прекрасном шёлковом подарке от Ксенофонта Афинского, все оборачиваются, смотрят на меня с завистью, а я иду, как каравелла, по зелёным волнам, и ни на кого не обращаю внимания. Вижу гимнастку Пиццу, одной голой рукой – говорящую по телефону, второй – пьющую диетический чай из трав…

Вечер подкрался не заметно.

Я ехала в автобусе вдоль набережной, восхищаясь всеми оттенками серого, синего и чёрного, нависшими над морем.

Красивая Пицца скорее всего уже вернулась с перерыва и теперь в окружении других тренеров мужского пола делает какие- то совершенно немыслимые гимнастические упражнения , усаживается на прямой шпагат и наклоняется к матовой поверхности «бревна». Но, я не столь идеальна как Пицца, прямо совсем не идеальна, да и О. Генри меня в своё время оч-чень подвёл…», вселив недоверие и неприязнь к женском у полу. Неприличное желание овладело всем моим существом: «А не перезвонить ли мне на всякий случай ещё разочек?» Настороженность пересиливает застенчивость. Звоню.

– Пицца! !?... Я уже еду и минут через десять буду точно.

– Кто это, и куда вы едете!?..

– К вам я едете, – от удивления путаю числа глаголов, – Мы днём с вами договаривались…,за презентом я… от Ксенофонта… от Лавракиса – стоматолога из Афин, друга Манолиса, у которого много карнавальных женщин…

-Аа-а-ама-ан!...

– Что?! Забыла женщин?!

– Нет! Женщин помню, подарок забыла… Прости…

– ?????

– А, ты приезжай завтра!, – Пицца совсем не растерялась и мгновенно нашла выход.

– Завтра…

– Завтра днём!

– Завтра днём…

– Так до завтра?

– До него…

Я выхожу из автобуса и бреду по звёздам в направлении дома. Я не знаю, где тут автобусная остановка, ещё не хватало заблудиться.

Включаю внутренний компас, старательно обхожу лужи.

Дождь почти перестал, только мелкие капли, срываясь с веток, прыгают мне за шиворот. Я ёжусь, но ничего, переживу… Приятно- таки убедиться, что мои жизненные принципы не так уж ошибочны и О. Генри всё же был прав!

Вечером позвонил Манолис.

– Ну, как твой шарфик,? – участливо поинтересовался он.

– Как твой это шарфик, так и мой, – расстроено ответила я, – сам лучше расскажи, как твои карнавальные трусы?

– Пока никак. Не дозвонился я. Завтра поеду к нему домой. Это через весь город пробираться, представляешь?! Ты наши знаменитые афинские пробки ещё не видела.

– Я и не хочу их видеть, не нужно мне. Эх, Маноли, представляешь: хотел Ксен нам приятное сделать, а тут целая манура ( тягомотина) получилась.

- Даа-а, не говори….

Пожелав друг другу успехов в завтрашнем предприятии, мы с Манолисом распрощались.

Утро следующего дня выдалось прекрасным! Дождь окончательно перестал, и солнце, выглянув из-за туч, залило всё весенним серебряным светом.

Я еду в «пятом автобусе» и любуюсь гладью воды в заливе, кораблями, в огромном своём количестве разбросанными на рейде. Присутствуют, оказывается и в зимних морских пейзажах свои красоты.

– «Старая «конечная»!, – возвестил автобусный конферансье за кулисами, и я поняла, что очень скоро будет просто «конечная», которая мне нужна без прилагательного «старая».

Так и вышло: буквально через пятнадцать минут автобус остановился у дыры в заборе из металлической сетки – общественным входом в спорткомплекс. В ней поминутно исчезали родители с детьми, подростки, пропало и несколько крупных волосатых собак.

Я тоже двинулась за собаками. Сейчас найдётся кафетерий спорткомплекса, и я доложу Пицце о своём прибытии.

– Где тут кафетерий?, – обращаюсь я с вопросом к дедушке, поглаживающему по маковке внука.

– Не знаю! – по лицу вижу: дед не врёт.

– Где тут кафетерий?, – спрашиваю я у подростков с баскетбольными мячами.

– Воо-он там, через футбольное поле пробежите…,– указывают они мне пальцем вектор движения.

– Он точно там, или я зря пойду?, – пытливо вглядываюсь в свежие лица мальчишек.

– Не знаем, когда -то была, – равнодушно пожимают они плечами, занятые под завязку своими мыслями .

Перспектива почём зря пересечь мокрое футбольное поле в обществе гигантских лохматых собак меня не прельщает вообще. «Спрошу-ка я, пожалуй, ещё во-о-н у той женщины, – в голове возникает гениальная мысль, – дама выглядит весьма собранно и должна тут всё знать.

– Идите за мной, – внимательно выслушав вопрос, кивает в ответ добрая женщина и ведёт меня вдоль забора от спорткомплекса прямо и налево.

«Ну конечно!, – мгновенно догадалась я, – домохозяйка пожалела мои белые, высокие сапоги, и теперь мы идём всё к тому же кафетерию, но другой дорогой, без футбольного поля, травы и собак».

Пройдя два квартала, явно достаточно отдалившись от спорткомплекса, при этом несколько раз повернув, я чуть не потеряла надежду хоть когда-либо вступить в Храм Желудка и Праздности. При этом женщина очень живо рассказывала мне о своём сыне, невестке, показывала под разбитым стеклом телефона смещённые фотографии внуков.

– Вот, пришли!, – наконец сказала милая женщина, указывая на аппетитную витрину с пышными пирогами.

– Что «вот»?, – переспросила я и протянула ей обратно фотографии внуков в коляске.

– Вот кафетерий. Вы же кушать хотите? Здесь делают самую лучшую «бугацу» ( слоённый пирог) в Салониках.

Со слезами на глазах я благодарю добрую женщину, желаю здоровья ей, невестке и, конечно же, всем пятерым внукам, а когда она идёт обратно, крадучись пробираюсь за ней назад к спорткомплексу, поминутно спотыкаясь и хромая, потому что страшно боюсь потерять из виду её спину.

Громкий телефонный звонок заставляет меня увеличить дистанцию между спиной и собой.

– Это я – Манолис. Нашла ты Пиццу?

– И Пиццу, и бугацу, всё нашла…,– почему- то не хочется грузить Манолиса, ещё посчитает , что я недотёпа, пусть лучше думает, что у меня всё хорошо, – а, ты? Ты нашёл Ксенофонта?

– Нет пока. Вот, еду к нему домой.

– Ну ладно, Маноли, надеюсь, наши приключения скоро закончатся. Я буду обладать шикарным бухарским шарфом натурального шёлка, а ты – карнавальными трусами. Не хочу тебя задерживать, езжай к Ксену, а то мне ещё тут по футбольному полю с собаками бегать. Пока, пока.

К слову – за время моей прогулки с доброй женщиной и фотографиями её внуков, количество собак на футбольном поле чудесным образом утроилось. Теперь они лежали, ходили, целовались, одним словом, всеми силами демонстрировали своё нетерпение по поводу встречи со мной. Белые сапоги особенно прельщали тех, что покрупнее. Кроме проявления по отношению ко мне дружелюбия в виде ужимок, прыжков и попыток лизнуть лицо, мокрые собаки вились вокруг меня как заправские иждивенцы при чтении завещания.

Кафетерий я узнала по кирпичной летней кухне, и она меня несказанно обрадовала. Дверь не была заперта.

Я шагнула по ступенькам вниз в полутёмное помещение, больше похожее на склад боеприпасов, заботливо прикрытых в углу холщёвой простынёй. Со стен свисали два краба, когда -то, видимо, застрявших в рыболовных сетях, и радиоприёмник времён Греко-Турецкой войны. Мрак складского помещения создавал полную иллюзию необитаемости, но я спинным мозгом почувствовала, как чей- то пристальный взгляд буравит мне спину. Резко обернувшись, так, чтоб обладатель глаз не успел спрятаться, я встретилась зрачками с испуганным, забившимся в угол существом, не определённого пола.

Оно дёрнулось и попало в зону света, и я моментально догадалась, что пола оно среднего.

– Кафетерий не работает, – тихо прошептало существо и попятилось к входной двери, опрокидывая тощим задом деревянные стулья – и денег тут тоже нет…

– Мадам… э послушайте, мсье… мне не нужны ваши деньги, – как можно шире пыталась улыбнуться я, – мне только нужно тут встретиться с тренером по имени Пицца, мы обменяемся рукопожатиями, и я уйду. А пока Пицца не придёт, я буду сидеть здесь с вами и ждать её.

– Нету Пиццы… даже кофе нету… закрыто тут, – существо окончательно вышло из своего угла , и я подивилась, какая на нём большая и чужая телогрейка.

– А, если закрыто, тогда чего ты… чего вы тут сидишь?

– Я охраняю…

Я прикусила нижнюю губу, чтоб не засмеяться. Это он, конечно, перебрал…

– Ну, хорошо: значит так, слушай…те , господин сторож, меня внимательно: тут должна пройти деловая встреча с одной женщиной. Не переживай, ни я, ни она есть, пить и даже купаться не хотим и не будем. А сейчас я и ты тут вместе немножко посидим, подождём Пи… тренера и всё? Хорошо?

– Хорошо..., – он вздрагивал от каждого моего поворота головы.

– А где у вас тут спортзал?

Время шло, Пицца всё не шла, молчание и буравчики глаз напротив становились невыносимыми, надо было хоть что- то говорить.

– У вас тут два спортзала?, – очень серьёзно интересуюсь я и перестаю болтать в воздухе ногами.

– Почему?!

– Не знаю «почему», просто спрашиваю – два?

– Нет! Там – футбол, тут, – мсье в чужой телогрейке тыкает крючковатым пальцем в мутное окно, – бич волей.

– Понятно. Это всё под голым небом, а залов, залов у вас два? На той стороне я слышала звук баскетбольного мяча, то есть этот зал –раз, а тут, где мы сидим, – я кивнула в сторону сетки с крабами, – и продолжение за стеной зал – два. Так?

– Нет! Там не зал, там бокс! Там все сильные!, – при воспоминании о боксе сторож мгновенно воспрянул духом, он весь подобрался, часто-часто заморгал, выпрямил спину и подбоченился.

– Да, уймись уже, – гавкнула я на охранника, – сказала: не бойся! Сейчас я перезвоню Пицце, она и в самом деле что то долго собирается.

Пиццин голос был столь же прекрасен, как и прежде, но в нём зазвучали нотки открытого недоумения, я всегда не доверяла дипломатическим талантам дам:

– В каком кафетерии ты меня ждёшь?

– В «каком»?!, – переспросила я и, секунду помедлив, сунула свой телефон в ухо вконец ошалевшего сторожа, чтоб он по -быстрому объяснил даме мою дислокацию. Тощий сторож, пока не веря в реально появившуюся возможность почти безболезненно избавиться и от меня, и от Пиццы, так старательно и красноречиво описывал «в каком именно месте» мы с ним выглядываем в окно в ожидании чуда, принявшего образ её светлого лика, что я заподозрила неладное. А, когда он три раза повторил как заклинание: «Лидл-Лидл-Лидл», я убедилась, что светлый лик никак не найдёт ко мне дорогу, ибо этот супермаркет остался далеко позади, почти в получасе езды в сторону моего дома. «Старая Конечная», – объявил водитель автобуса часа два назад, но я тогда продолжила свой путь до просто «Конечной».

Сторож, уже вполне освоившийся с возможностью выжить, выказывал воистину чудеса проницательности. Он уставился на меня с надеждой, почти не моргая.

– Поняла, поняла…,– кивнула ему я, – значит, обратно по футбольному полю, а там напрямки через лес к супермаркету Лидл и старой конечной остановке 5-го автобуса. Так?

– Так!, – отпустил на радостях полы рваной телогрейки сторож, явив свету своё тщедушное тельце, – И искать кафетерий. Там пиццы и будут, – кинул он из рукава козырного туза.

Я, не оглядываясь, пошла к выходу.

– Кирия! Кирия! (госпожа), – слабый, затихающий крик, отразившийся от каменных стен спорткомплекса, достиг меня.

– Что?, – оборачиваюсь я, автоматически шаря в карманах куртки, не забыла ли чего.

-- … и собак своих забери-и-и…,– доносится из тумана.

Я сейчас заплачу… нет, не заплачу… я покусаю собак, и никакая солнечная погода не остудит меня. Что это, ну, что это такое?! Вторые сутки не могу забрать бухарский шёлковый шарфик, подаренный другом! Ну, зачем, зачем было оставлять презент женщине, да ещё красивой, которая не отличает «Старую Конечную» от просто «Конечной», которая ещё вчера забыла взять бухарское чудо с собой, которая… которая… а впрочем, достаточно всего вышеперечисленного.

В голове моей снова всплывают знакомые с детства строки из О Генри, о том, во что вылилось предприятие с устройством на место шерифа одного из достойнейшего людей того времени Билла Хамбла, в результате хлопот женщины, имеющей «связи в сенате».

– «Так Эвери достанет место шерифа для нашего Билла Хамбла?»

– Не думаю, – отвечаю я, – я не хочу быть скептиком, но мне кажется, что она может сделать не больше, чем ты или я.

– Ну. Это ты врёшь, – говорит Энди, – я готов побиться с тобой об заклад, что она устроит всё как следует.

В назначенное время мы явились в особняк мисс Эвери. Внешность у неё была шикарная, такая внешность, что всякий мужчина с радостью позволил бы ей ведать всеми назначениями в стране. Но, я не слишком доверяю внешности и поэтому был весьма изумлён, когда она представила нам документ , украшенный большой печатью Соединённых Штатов с крупными буквами « Уильям Генри Хамбл»

– Вы могли получить эту бумагу ещё три дня тому назад, мои миленькие, – сказала она улыбаясь, – достать её было очень легко, я только заикнулась и всё было моментально устроено… А теперь до свидания. Я рада была бы с вами поговорить дольше, но я страшно занята и надеюсь , что вы простите меня. Одного я должна сегодня устроить послом, двоих – консулами, а ещё человек десять на более мелкие должности. У меня нет времени даже для сна. Пожалуйста, по приезду домой кланяйтесь мистеру Хамблу.

Вручили мы ей пятьсот долларов. Она сунула их в ящик письменного стола, не считая. Я положил в карман бумагу с назначением Билла, и мы откланялись.

Выехали мы домой в тот же день. Мы послали Биллу телеграмму: Всё устроено , готовь бокалы», – и чувствовали себя превосходно.

Энди всю дорогу пилил меня, что я так мало знаю женщин.

– Ладно, говорю я, – охотно признаюсь, что эта женщина меня удивила. Первый раз вижу женщину, которая выполнила всё то, что обещала, в назначенный срок и ничего не перепутала.

Подъезжая к Арканзасу, вынимаю я полученную нами бумагу, рассматриваю и молча подаю Энди – для прочтения. Энди прочёл её и не нарушил моего молчания ни словом.

В бумаге было всё как следует, бумага была не фальшивая и выдана на имя Билла Хамбла, но назначали его почмейстером в Дэд-сити во Флориде.

На станции соскочили мы оба с поезда и послали Биллу его бумагу по почте, а сами двинулись на северо-восток.

С тех пор я уже никогда не встречал Билла Хамбла».

Собаки дружным маршем ассистировали мне в глубоком раздумье аж до самого Лидла, честно проваливаясь со мной в грязь и злобно рыча на, пролетавшие мимо, беззаботные машины.

Когда зазвонил телефон, я думала – это снова Пицца, но на проводе был Манолис.

– Забыл спросить как тебе подарок? Подошёл?

– Да! Ксен прямо размер угадал. Спасибо ему, всё отлично. А как у тебя дела? Доехал до него?, – спросила я.

– На западном фронте без перемен, – грустно пошутил Манолис, и я поняла, какой Афины большой город.

Никогда ещё в жизни я так не радовалась супермаркетам! Лидл всплыл неожиданно в самом конце моей тропинки и засиял всеми чисто вымытыми витринами. Однако надо было ещё подняться вверх, чего нам с собаками совсем не хотелось. И зачем нам сам маркет? Нам сказали перейти напротив, и там будет мне счастье. Только «напротив» это куда? Лидл в центре площадки на возвышении. Тут куда ни повернись, всё «напротив». Пицца сказала, «здесь все знают, где спортзал», типа «спроси у любого», но тут никогошеньки нет. У кого спрашивать?

Но, чу! Женщина с пакетами идёт прямо на меня.

– Простите, кирия, – быстрым шагом подхожу к ней, – вы не подскажете, где тут спортзал?

– Спортзал?! Аа-а!, – просияла она, спортзал, где бегают? Подержи мои пакеты, – протянув мне свои покупки, она стала вертеться из стороны в сторону.

– Бегают и не только, – поддакнула я, – разминая пальцы под тяжестью картошки и ещё чего то в белой коробке, похожего на стиральную машину.

– …так тут не бегают!, – вдруг спохватилась она, отбирая у меня свои торбочки обратно, тут прыгают!, – она, обиженно поджав губы, поспешила обратно в магазин.

– Да чтоб ты облезла! – пожелала я вслед ей по-русски.

Из Лидла вместо женщины со стиральной машиной вышел охранник в бронежилете с продуктовыми каталками. Нажаловалась она ему что ли?

– Господин!, – кинулась я к нему. Слава Богу, охранник – мужчина и точно знает, где тут спортзал, – Господин, вы не подскажете, поблизости есть спорткомплекс?

Охранник припарковал коляски и стал спускаться по ступенькам к нам.

– Здравствуйте, – первой приветствовала его я, – вы не подскажете: как пройти к спорткомплексу?

– Конечно подскажу!, – обрадовался служивый, – только тебе зачем? Там детская спортивная школа. Если хочешь, подожди пятнадцать минут, я закончу смену и отведу тебя в спортзал к моему другу. Правильно, что решила собой заняться. Он тебя и потренирует, и на диету посадит, одним словом сделает из тебя конфету.

– Сам ты конфета!, – мои железные нервы от избыточного общения с социумом начали сдавать. Я заорала так, что три собаки из моего сопровождения громко залаяли, а одна, упёршись с силой в передние лапы, задрала морду вверх и завыла протяжно и гулко. Охранник мгновенно исчез за спасительной дверью супермаркета. Мне показалось, он набирал телефон «неотложки».

Я больше не хотела бухарский шарф натурального шёлка с узбекскими разводами от Ксенофонта из Афин. Я хотела домой, в цивилизацию, к людям и больше ничего. Что это с ними со всеми? Тут уже даже гендерную зависимость сложно проследить, ведут себя странно и мужчины и женщины. Где, где этот самый Ксенофонт? Почему он не видит мои мучения? Небось, уже с Манолисом сидят около моря, грызут подсоленные орешки и обсуждают намеченную вечеринку с переодеваниями.

Но, нет, я не привыкла сдаваться. Я найду этот самый спортзал и Пиццу в прямом шпагате, заберу гостинчик и стану счастливой обладательницей прекрасного шарфика с узбекским орнаментом.

Я целенаправленно иду вперед, ведь земля круглая, и если идти, чётко придерживаясь заданного направления, то ни за что не заблудишься, а просто вернёшься в то место, откуда стартовал.

– Где тут спортзал?

– А тебе зачем?

– Где тут спортзал?

– О! Мои дети тоже любят гимнастику.

– Где тут спортзал?

–????

– Не мычи, наушники сними!

– Где тут спортзал?

– Надо сперва к диетологу и «гигиени диатрофи» (Здоровое питание), а в спортзал можно даже и не ходить.

– Где тут спортзал?

– ЖД вокзал не в нашем районе.

– Где тут спортзал?

– Вон, через дорогу.

Передо мной стоит машина с приоткрытой дверью, и водитель- женщина ест из пластмассового контейнера макароны с подливой. Я готова её целовать и целовать, дать ей свой номер телефона, пошить ей платье, родить от неё детей…

– Может вы знаете, где там кафетерий?

– Нет, кафетерия там нет точно…

Поняв по моему лицу, что я сейчас упаду в обморок, женщина начинает бороться с желанием угостить меня своими макаронами с подливой из пластмассового контейнера или посоветовать что- то ещё. Что- то ещё перевешивает.

– Я вспомнила! Там кафетерия нет, но есть анапсиктирио (кафетерий)!

– Во ист , эта самая анапсиктирия?! , – я когда устаю или нервничаю почему- то всегда перехожу на немецкий, который не знаю совершенно, – Я ошиблась, мне не нужен «кафетерий», мне нужна «анапсиктирия» прямо здесь и прямо сейчас. Где она?

Не теряя ни градуса от направления её кисти, кидаюсь трусцой в сторону, виднеющейся за кустами рекламы прохладительного напитка, не разбирая дороги и не оглядываясь по сторонам. Собаки несутся со мной рядом, обгоняя друг друга и оглашая окрестности весёлым, заливистым лаем.

Вваливаюсь в анапсиктирию, успев захлопнуть перед удивлёнными собаками дверь.

– Позовите, пожалуйста тренера по имени «Пицца».

Официантка с красным пером в белой чёлке недоуменно поднимает брови:

– Вам какую Пиццу?

– А, что у вас их несколько!?, – мой, мой, мой косяк!

– Да.

– Зови всех!

Пока официантка ищет Пицц, в полном изнеможении опускаюсь на стул.

«Моей Пиццей» оказывается пожилая, полная дама, вызванная с пенсии подменить заболевшего тренера.

При упоминании о Ксенофонте, лицо её засветилось:

– Я давнишняя подруга его мамы, – поясняет она, – он же на руках вырос. Ты слышала про «партизан»? Были такие греческие коммунисты, которых во времена Чёрных Полковников принял СССР. Мы тогда в Ташкенте соседями были. Хороший был такой мальчишка… смышленый. Ах, как мы все тогда бедно жили…как было тяжело, но все любили друг друга…Я всегда думала : каким он вырастет? Кем станет? Стал успешным и живёт в достатке. Не забывает никогда! Вот снова приезжал в Салоники, заскочил на минуточку меня проведать, притащил огромный букет роз…

В глазах кирии Пиццы заблестели слёзы.

От всей души благодарю бабушку, обнимаю её и, забрав пакет с подарком, отправляюсь в обратный путь.

Неужели, неужели всё кончено? И сейчас, вот прямо сейчас я попрощаюсь с замечательными собаками, сяду в автобус и просто поеду домой?!

А дома меня ждёт целое таинство. А-ах… я заварю себе зелёного чаю, кину в него дольку лимона. Пар осядет на краюшке стакана прозрачным бисером. Старинный подстаканник чистейшего серебра я поставлю на стол, и ничего с ним не будет, а сама, уютно устроившись в кресле с клетчатым пледом, распечатаю, наконец, свой подарок из далёких Афин. Потом, вдоволь покрутившись перед зеркалом в обновке, буду звонить своему другу Ксенофонту, благодарить его и радовать. Буду звонить за пятьсот километров своим друзьям, таким далёким и таким близким.

Автобус останавливается рядом с моим домом. Вот и подъезд весь в конфетти и серпантинах – следах весёлого, ночного действа с карнавальными элементами.

Чай в фарфоровом чайничке под головастой куклой наваристый, лимон душистый.

Солнечный свет сочится сквозь горячий напиток, и лимонные дольки становятся похожими на кусочки янтаря. Прикрыв веки, с упоением вдыхаю аромат летних трав с кислинкой. Медленно, чтоб продлить удовольствие, отхлёбываю глоток за глотком и разрываю упаковку на своём подарке. Звук рвущегося пакета тонет в трели телефонного звонка.

Снова Манолис.

– Ты точно забрала презент?, – каким то странным голосом произносит он, – Или обманываешь меня?

– Точно!, – уверенно отвечаю я, вытаскивая из упаковки что -то бело-чёрное и плотное.

В ту же секунду в руки мне падают… мужские трусы- фрак, очень дорогие, прекрасного качества, с розой и бантиком бабочкой.

– Какой ужас!, – кричу я в телефон, – Как это может быть?! Я всегда думала, что только женщины могут всё перепутать! Маноли… дон Маноло… что...что это?!, – слёзы текут по моим щекам, и я больше не собираюсь их размазывать.

– Это?

Я слышу, как на том конце провода рыдает от смеха Манолис, зажав рот дорогим бухарским платком, и как в окно стучат тонкие веточки сливы, одетые за одну ночь в белую цветочную пену.

– Это весна, детка!

Какая пицца? Зови всех пицц!

Заветный пакет

Авобусы-где конечная остановка пятого- а куда вы едете?

Дождь

В подъезде открыла пакет

- О. Генри был не прав. Это просто весна, детка.

А на другом конце провода в голос от смеха рыдал Манолис .

В окно заглядывала за сутки распустившаяся белой пеной слива, а на другом конце провода, держа в руках мой прекрасный узбекский шёлковый шарф, рыдал от смеха, оставшийся без трусов, Манолис.